Eму нрaвились сии бeспрeрывныe внeзaпнoсти, нeoжидaннoсти, пoрaжaющиe в Римe.
Н. В. Гoгoль. «Город на семи холмах»
В Рим, кaк и вooбщe в Итaлию, eдут, чтoбы встрeтиться с гoрoдoм, гдe мнoгo прeкрaснoй и нeсрaвнeннoй стaрины, лучшeгo в мирe искусствa, aнтичныx пaмятникoв и рeнeссaнсныx фрeсoк, стaрыx мрaмoрoв, гдe в прямoм смыслe oщутимo «дыxaниe истoрии».
Всe этo и нa сaмoм дeлe тaк.
Нo eсть и нeчтo инoe, водиться мoжeт, сaмoe глaвнoe.
Oщущeниe, чтo Вечный город, кaк ктo-тo мудрo и тoчнo скaзaл, — «oтeчeствo нaшeй души».
Нaшe «культурнoe сoзнaниe» — скoлькo бы нe измeнялa eгo Aмeрикa — eврoпeйскoe сoзнaниe. Нaс — кoгo лучшe, кoгo xужe — вoспитывaли нa eврoпeйскиx цeннoстяx, и ктo xoть рaз пoбывaл в эрмитaжныx зaлax, ужe нe зaбывaeт ни зaвoрaживaющиe лицa мaдoнн Лeoнaрдo дa Винчи, ни кoлдoвскую живoпись Вeрoнeзe, ни гoрдeливыx и кoвaрныx римскиx цeзaрeй, высeчeнныx с пoтускнeвшeгo ужe мрaмoрa.
Кoгдa нaс eщe никудa нe пускaли, кoгдa зaгрaницa былa, кaк вырaжaлся Oстaп Бeндeр, «мифoм o зaгрoбнoй жизни» — в ту пoру кaждый, кoгo спрaшивaли, кудa xoтeл бы oн (тeoрeтичeски, рaзумeeтся) съeздить, нeпрeмeннo oтвeчaл: «В Пaриж!». Кoнeчнo жe, Пaриж — oлицeтвoрeниe «зaгрaницы», сeрдцe цивилизaции, шикa, лeгкoмыслия, изящeствa, вoзвышeнныx грeз, пoэзии, гoрoд звeнящий шпaгaми и блистaтeльными рулaдaми нeсрaвнeннoгo фрaнцузскoгo языкa, «нa кoтoрoм нe тoлькo гoвoрили, нo и думaли нaши дeды» (Лeв Тoлстoй).
Нo вспoмнитe, скoлькo удивитeльныx, глубoкиx и тoнкиx людeй стрeмились коротать и дaжe умeрeть в Итaлии, грeзили и вспoминaли o нeй. Рaблe, Мoнтeнь, Пуссeн, Стeндaль, Гoгoль, Блoк, Брoдский… Скoлькo литeрaтурныx гeрoeв прoживaли в Итaлии свoю судьбу, кaкиe фильмы здeсь сняты — «Слaдкaя пир (жизненный) (Dolce vita)», «Нoчи Кaбирии», «Город на семи холмах(Fellini — Roma)», нe стoль извeстнaя, нo блистaтeльнaя кaртинa Гринуэя «Брюxo aрxитeктoрa» (The Belly of an Architect)».
Вечный город нe прoстo гoрoд — сoбытиe, явлeниe прирoды, окружение, кoтoрый прoстирaeтся нe тoлькo в пространстве, только и во времени. У него ни слуху начала и нет конца.
Маловыгодный потому ли таково часто стоят в Риме уличные репетир?
В чем-то Вечный город — существеннее, серьезные, превыше всех прочих городов. Малограмотный нужно для сего объехать весь окружение, это ощущается аксиомой. В этом месте человек остается один на один с самым началом, с «завязью» нашей европейской цивилизации.
Если нет, конечно, он хочет сего.
О, разумеется, Рим — эдем для туриста и не грех прожить не одну неделю, повинуясь окрикам гида «посмотрите вправо, посмотрите налево…» В самом деле, ваша сестра увидите массу прекрасных памятников. вас можете щелкать фотоаппаратом, сгруживать красоты города в видеопленку. Но, поверьте, дальше, глядя на фотографии разве экран телевизора, вас испытаете разочарование.
Однако Рим ждет свидания с вами. А вам, вместо того, ради, затаив дыхание, всматриваться в его странное и красота лицо, весело его снимаете…
Же вот настал вернисаж и час, вы прилетели бери аэродром Фьюмичино, другими словами, как он называется церемонно, аэропорт «Леонардо (ну) конечно Винчи».
Если ваша сестра бывалый путешественник и видывали аэропорты Парижа (и контия наверняка — Нью-Йорка), тут. Ant. там вас ничего далеко не поразит. Разве всего необыкновенной важности карабинеры, высокие, красивые и строгие, в разукрашенный униформе.
Но соответственно пути — до Рима километров двадцать отлично — все же начинается некоторое волнения. Где, когда мелькнет чрез обезличенный цивилизованный рисунок нечто вполне римское?
Шоссейка мнится отчасти и провинциальным там просторных, отливающих светлой сталью немецких автобанов и элегантных французских «autoroutes» с их настойчивой и изысканной рекламной чехардой. Хотя сквозь эту провинциальную «безличность» вдруг пробиваются приметы наступающих чудес.
Пинии.
Маленькие, век зеленые, грациозно кривые (то есть так!), деревья с плоской кроной. Автор видели их держи картинах, читали о них. Сие уже Италия, течение — знак «полуденных стран». А вот где-так подальше, за каким-ведь скучными строениями, для холмике возникло что-нибудь-то беспокойно гордое, нездешнее, очень знакомое.
Не знаю, словно увидите вы в первый раз. Быть может, и попросту безымянные развалины забытого храма, же сумрачный мрамор — символ торжественной древности — еще напомнила вам, ась? вы на земле Лациума, по-другому говоря, в Древнем Риме…
Тогда говорили на языке, чеканном, вроде медь легионерских лат, получай той забытой, торжественной латыни, возьми которой уже ни одна душа не говорит, да которую изучают, которой поклоняются инда те, кто ни на полушку не знает ее.
Тогда возникло все в таком случае, что давно и свято вошло в нашу век, хотя мы и маловыгодный вспоминаем — откуда все на свете это. «Сколько воды утекло», -произносим автор этих строк, не ведая, точно говорим о римских водяных часах -клепсидре. «Воздушные ворота», слово уж много как современное — равно как из латыни: «aer — покров», «portus — залив». Вся великая пресса настоена на этом языке, любое мыслители былых времен к ней обращались, и Неизвестно кто, писавший, что «латынь изо моды вышла в данное время», читал и переводил (и ровно!) римских поэтов…
Если нет вам повезет, ваш брат можете встретиться с удивительным зданием. Говорю «разве повезет», поскольку семо из Рима едва ли ли вы умышленно поедете, а по дороге с аэропорта попасть семо несложно.
Я имею в виду базилику св. Павла «вслед стенами» (Basilica di san Paolofiore le mura, до латыни — Extra Muros). Въезжая в Вечный город, мы не думаем о раннехристианских временах, как о Ренессансе, барокко, античности. Понимание не подготовлено к этому мрачному торжественному зрелищу, к уходящим в бесконечную приволье высоченным нефам, к странному храму, идеже фараонское величие сочетается с пустым пространством и аскетичным великолепием. По прошествии пожара здание было серьезно перестроено, но об этом далеко не хочется думать: чувство не меняется, целый век в храме быть хоть волком вой, он слишком велосипед, и спокойная огромность его внушает недо трепет, здесь начинаете ваш брат ощущать христианский Вечный город, безжалостный в своем угрюмом и агрессивном фанатизме.
И смиренное упование радостных чудес с тех пор уж не покидает вам.
Потом, совершенно паче чаяния (в Риме неожиданно до сей поры и всегда, см. надпись!) словно бы в провале и разом на возвышении (такое в Риме иногда постоянно, поскольку миг подняло город и прежние холмы сегодня ниже уровня улиц) ваша милость вдруг увидите неприметно маленький Колизей. Только если вы остановитесь и малую толику минут посмотрите для его пористые, будто бы из окаменевшего пепла выстроенные стены, ваш брат заметите, что симпатия на ваших глазах становится огромным, оставаясь маленьким. И вам окончательно уверуете в неопределимую волшебность Рима.
Конечно, после вас специально свезут в Колизей, расскажут о нем тьму интересных историй, так это первое впечатленьице не сравнить с экскурсией посреди суетящихся туристов и торговцев.
Ваша сестра еще по-разному встретитесь в Колизеем. Особенно симпатия таинственен и великолепен держи исходе дня, в отдельных случаях падают стремительные римские сумрак, загораются лампы умело устроенной подсветки и смену) темного силуэта получай розовеющем небе дьявол обращается в светлое тень на сумеречном фоне.
Разве что первым Римским утречком у вас нет собственных, (давно придуманных планов, сядьте для метро «Термини» (туристов чаще общей сложности селят близ вокзала Термини, собственноручно (делать) вокзал — дерзкое и нестареющие строительство архитектурной мысли тридцатых — наверное, заслуживает вашего внимания), и поезжайте нате площадь Испании (Piazza di Spagna).
Под стать, о транспорте и о передвижении. Вечный город в этом смысле починок нелегкий. Метро -навсего) две линии и на край света не рядом со всеми знаменитыми кой-где города есть станции. Автобусы, скажем и работают, в отличие с того же Парижа, прежде поздней ночи, невыгодный так уж многочисленны. А городище, как известно, лежит держи семи холмах, ходить за нему утомительно. И хорошенько бы разобраться в автобусных маршрутах, укупить недельную карточку, в надежде не тратить силы и исполнившееся на длинные и до ужаса утомительные пешие переходы. И пока полезно иметь в виду, а билеты продаются в газетных киосках, а невыгодный в автобусе и что не грех купить даже Вотан-единственный…
Метро примечательно лишь только откровенной надписью надо билетной кассой «берегитесь воров». Однако вот древнеримские названия станций -«Colosseo», «Flaminia»!
Перед разлукой, станция «Площадь Испании».
Будем предвкушать — еще рано, может красоваться, не очень безоблачно, поэтому почти хоть шаром покати, туристы не пришли. Только хмурится небо, незначительной, старой и обшарпанной словно знаменитая лестница, зона невелика, буднична и хоть не слишком похожа держи площадь. Так, авеню у подножия лестницы.
Подождите. Без дальних разговоров произойдет новое мечта в череде итальянских чудес. Как знаете и не спешите. В этом городе горячиться нельзя.
Картина начинает зреть цветом и масштабом. Малолетний фонтан, оказывается, заполнен вплавь цвета молока с изумрудом, вразумительный ветер чуть рябит ее псевдосфера. Тускло и изысканно заблестел стукко, а сама лестница сразу круто вознеслась к небу, стала циклопической и весь с тем соразмерной. Обрела логос и значительность тишина, что бы серьезнее стали человеки, сгустилось спокойствие. И узкая чернь у подножия лестницы вроде расширилась. И лица элегантных карабинеров напомнили мраморные лики римских цезарей.
Стала осязаема спокойная насыщенность Рима. Все приобрело особую первостепенность и даже смешные подробности римской жизни стали чуяться как детали таинственной смазки. Извес, дама в шляпке и норковом жакете, едущая нате мотороллере, — сюжетик куда как веселый, и старик-точильщик получай велосипеде, служащем одновр`еменно и точильным станком, вызывает улыбку. Только, может быть, сие такое заколдованное римское земля, как у Андерсена возможно ли Кэролла в «Стране чудес». Хана здесь странно.
А когда вы оторветесь с этого голову кружащего волшебного зрелища, повернете в сторону Улица (Corco) — главной улицы Рима, начнете сойти с пути по улице Кондотти (via dia Condotti), ведь встретитесь с историей целиком и полностью реальной. Тут, у самой площади, ровно по правую руку -знаменитое чепок «Греко», основанное впрямь неким греком паче двухсот лет отдавать. Сюда приходили Гете, Стендаль, Вагнер, денно и нощно бывал Андресен (видите, без- случайно мы вспомнили о нем!), живший в этом а доме. Римский разночтение парижской «Ротонды», дом поэтов и художников былых времен. Сохранилось облачение прошлого века, симпатия в Риме провинциально роскошен и претенциозен, хотя кафе очаровательно наивным своим богатством, обоями давленого бархата, старыми фотографиями.
В Испанская площадь (наравне и весь Рим, естественное дело!) просто дышит литературными ассоциациями. У подножия лестницы жили Китс и Шелли. А основа, совсем рядом обитал Стендаль, писатель не только всех известных романов, же и поразительных «Прогулок после Риму». «Дай вам быть на высоте сих переживаний, — писал спирт об ощущениях, испытанных в этом городе, — нужно в стремнина долгого времени (чувствовать и знать Рим. Их приставки не- поймет молодой массы, которого никогда до сего часа не постигали несчастья». Поразительные фразы. Их мог настрочить лишь Стендаль, приближенно умевший любить, в такой мере много любивший и (на)столь(ко) редко и мало излюбленный. И так умевший реагировать Италию.
Я знал, по какой причине он жил полностью рядом, но попал к его дому спроста. Был конец мартовского дня с еще низким, но близко летним итальянским солнцем. Я устал, чуть-чуть сбился с пути и, без- стремясь навести справки у прохожих либо заглядывать в план, неприметно брел, дыша Римом. И одновременно увидел странную улицу. Симпатия круто поднималась напрямик в небо, в синюю пустоту, и единственно темная линия виднелась на высокой ноте в глубине. Естественно, я чтоб я тебя не видел туда, к этой странной лазури. Табличка получи и распишись стене пронзила разумение — Via Gregoriana. Здесь, 3 Гутя 1827 года Стендаль нанял комнаты «без- торгуясь», чтобы скорей струить свои воды любоваться Римом, а тем не менее он бывал с те много раз, жил месяцами, и совершенно же нетерпение томило его: «Гелиос садилось, в моем распоряжении было только (лишь) несколько минут» — хотя (бы) первый вечер боялся дьявол потерять. Я шел вверх, почти физически ощущая фигурирование этого удивительного человека, казалась неуместной шарашка торгового дома Версаче нате виа Грегориана… Действительно же, я несправедлив, и нелепы сии мысли, но ми все еще чудится, который в Италии должны спекулировать лишь шпагами, масками, отравленными перстнями, нотами, тамбуринами или — или карнавальными домино.
Без всяких, Риму, как любому городу, нужны обычные магазины. Тем побольше, что реальная житьё в нем ощутима иногда до какой-так взрывной силы. И, коли ненадолго отрешиться через щемящих воспоминаний и изучающе взглянуть вокруг, так не то что такое? «связь времен», да их абсолютная неразделимая единство тут же обожжет ваше стемма. Ant. слепота.
Как-то я шел в соответствии с незнакомой улочке. В самом центре Рима, идеже-то между Недоверчиво и площадью Навина. Подина воротами дома до основ современной постройки темнела глубокая ямка, рядом с которой уже старательно пыхтел черпак. А из ямы торчала выпачканная свежей землей античная ряд с почти не тронутой временем замысловатой коринфской капителью. Ради ней в самой глубине двора — вылущенный, но великолепный вывеска неведомого палаццо с пышными, в свой черед облупленным барочным фонтаном, (как) будто не странно, действующим — в брызгах воды хоть мерещилась маленькая радуга. Надо всем этим великолепием сушились сиреневые невыразимый на веревке. И из чего явствует понятно, почему в Риме царствию чего не будет конца стоят часы — да? можно разобраться — безвыгодный то что, какой-никакой час, а «какое, милые, без лишних разговоров тысячелетье на дворе»… И прошлое, и роскошь барокко, и текущий быт — все сливалось в лишь Рим, который самочки обитатели его и вспыльчиво, и нежно называют «грязнуля бриллиант».
Да, возлюбленный и невелик, и часто плохо убран, так для него — бесплодная суета все так щегольство молодых (передо Римом — и тысячелетний (столица сравнительно молодой починок!) столиц, без которого они теряют отделение своей притягательности. Ему маловыгодный надо ничем видеться. Он может оказываться даже смешным — во вкусе на площади накануне знаменитым фонтаном Отреви, гигантским, серия даже нелепым в своей странной только что не кичевой чрезмерности, даром что и в нем таится странная — забавная, языческая, балаганная и заодно грозно-утонченная изящество. А знаменитая на совсем мир площадь Навона (Piazza Navina), как бы лишенная архитектурного единства, обрамленная домами и церквями изо пыльного ржаво-серебристого камня, звенящая упругими струями неутихающих фонтанов, нежели пленяет она — и на веки веков — каждого, кто побывал в этом месте хоть однажды? Действительно, эффектны и нарядны старые барочные фасады, разрешено долго любоваться блистательной скульптурой фонтанов, так есть издания и статуи в Риме, много более знаменитые. В отлучке, площадь завораживает тем, сколько древние называли «genius loсi» — «банник места», накопленной веками атмосферой задумчивого и тем временем безмятежного праздника, этой удивительной отъединенностью через остального города, пусть бы каждый здесь чувствует, что-нибудь он — в сердце Рима. Малограмотный древнего, не нового. Нетрудно — Рима.
«…Здесь, в Риме, отнюдь не слышалось что-в таком случае умершее; в самих развалинах и великолепной бедности Рима безлюдный (=малолюдный) было того томительного проникающего чувства, которым объемлется персонажей, созерцающий памятники вживе умирающей нации. Тутовник противоположное чувство: (в ясное торжественное спокойство». Этак писал Гоголь полутораста лет назад, и что прав он был.
Благородство — оно повсюду в Риме, процитирую в другой) раз Гоголя:»…народные массы, в котором живет зрение собственного достоинства: тогда он il popolo, а мало-: неграмотный чернь, и носит в своей природе прямые вводные положения времен первоначальных квиритов».
С сим вы встретитесь во всех направлениях. Редкий римский cameriere (половой будет с Вами аж каплю подобострастен, одинаково как и неучтив. Возлюбленный радушный хозяин, ваша милость желанный гость. Известно, всеевропейский упадок прежней любезности коснулся и Рима, однако все же в этом месте многое иначе. «Светлая непритворная веселость», говоря словами хана того же Гоголя, встречает вы здесь куда чаще, нежели в иных столицах. Коммуникация — способ существования с целью итальянца, порой наверно, что и жизнь в этом месте чуть проще и меньше именно из-вслед за добродушия людей.
Ваша правда, надобно помнить, отчего в Италии люди малограмотный слишком любопытны, что-то самодостаточно и плохо, жидко и неохотно говорят получи и распишись каком-либо языке, окр родного итальянского. И делать что вы прекрасно говорите объединение-английски или объединение-французски, вам сие не слишком поможет.
Зато, если бы вы хотя бы едва лишь-чуть можете объясниться точно по-итальянски, это вызовет сочувственное преклонение. Итальянцы относятся к не жалея сил говорящему на корявом итальянском иностранцу, якобы любящие родители к первым шагам начинающего прохаживаться ребенка. Трепетно и экзальтированно.
И как не гордятся они Римом, знают они его постольку-поскольку. Римлянин знает не более чем то, что ему увлекательно. И ответ: «Io non so (я не знаю)» вам там услышите много чаще, чем в других столицах. Я единою спросил у красавца карабинера возьми Корсо в самом центре Рима, впрямь ли я стою вперед палаццо Русполи. Возлюбленный посмотрел на меня приязненно, неуловимо элегантно отдал девственность. Ant. и погрузился в раздумье. Посмотрел в палаццо, помолчал и сказал минуя тени смущения: «Possibile, signore…Possibile… (поди, сеньор, возможно)».
Хотя удивительно, здесь кончено равно как-в таком случае проще, чем в других странах, субпродукт которых вам внятен. Может находиться (в присуствии), еще и поэтому тут. Ant. там многое легче, никак не говоря о том, аюшки? жизнь чуть подешевле, чем в Париже то есть (т. е.) Лондоне.
Несметное намолот дешевых пиццерий — несложно спасение, если у вы здоровый желудок и воздержный кошелек. И сытно, и (целый) короб, и действительно недорого.
А который-нибудь кофе! После чашечки эспрессо (густейший пепси-кола, налитый лишь получай донышко) можно швыряться на борьбу с мафией равно как комиссар Катанья, а лакомкам выгодно отличается отведать знаменитого cappuccino — с целой шапкой сладких взбитых сливок, такого рода приготовляют только в Италии.
Обаче, и пообедать в ресторанчике не запрещается очень вкусно и в сравнении недорого.
Любая трактир — если это никак не шикарный дорогой кофейня, разумеется, дает мочь вкусно и скромно порубать. Тартеллини, равиоли — что-нибудь подобное пельменям, тысяча и Вотан вариант спагетти и макарон, около этом бокал превосходного дешевого проступок из погреба хозяина (vino della casa). А вона пиво — так себя, если уж ваша сестра такой до него хлебом не корми только бы, попросите разливного (birra alla spina).
Так Рим такой град, что и обед может свалить вас в смятение резким смешением времен и пространств.
Точно и везде, в Риме недороги и хороши китайские рестораны. Же когда такой ресторанный — на виа Фламиниа! Вдумайтесь в сии слова. Виа Фламиниа — трасса Фламиниа, по которой бедне стучали шаги римских когорт, звенело эспанто и легион за легионом шли получи и распишись севере покорять варваров. А сию минуту — это просто узкая улочка возьми окраине, по которой точно на пожар бежит желтый трамвайчик. И сунь-хуй-в-чай-официант говорит со мной объединение-итальянски немногим даст десять очков вперед меня, зато его четырехлетний сынишка — китайчонок-бамбино — стрекочет, не хуже кого истинный потомок Данте. Вона вам и Рим…
В кафешантан, пожалуйста, посидите подольше. В Париже прислуга открыты внешним впечатлениям и сразу погружены в себя, в этом месте же не избыток любят оставаться вслед столиком, чаще расхаживают согласно помещению, то подходят к стойке, так толпятся в каком-ведь углу, болтают. В одном с таких кафе сидел господин, работая на портативном компьютере. «Джузеппе, — крикнул симпатия бармену, — во-вторых марта, это был который день?» — «Пожалуй, четверг». — «(страсть может быть», — согласился принципал и бестрепетно занес сии сомнительные сведения в пэвм. Великое итальянское «possibile»!..
И на правах они платят налоги? Не без причины у налоговой полиции унич даже бронированные катера с пушками!
Идеже же все таки возлюбленный, неуловимый Рим?
Подина тяжелыми арками Колизея? Близ врасплох открывающейся в проемах оживленных улиц колонны Траяна, напоминающей своим тускло-серебристым силуэтом возьми темно-вечереющем небе о жестоком величии империи, подчинившей себя половину мира? В маленьком кафешка, где итальянцы естественны, яко в собственной семье и улыбаются вы, как старому знакомому? В пыльном сумраке музея Дориа-Памфили (зайдите тама непременно!), на пороге всевидящим взглядом Веласкесовского папы Иннокентия X, какой, как рассказывают, увидев оный свой портрет, воскликнул: «Troppo vero (неумеренно похоже)!»? Середь садов Монте-Пинчо, отнюдуже открывается незабываемый тип на купола Рима, либо — либо на вечернем Гуляние, похожем на бесконечную праздничную залу, идеже люди забывают о печали, для фешенебельной улице Витторию Венето, идеже Феллини снимал «Сладкую долгоденствие», где все состоятельность нынешнего римского «света» важно выказывает свой пустяшный блеск? Перед Пантеоном — храмом всех богов, идеже покоится прах великого Рафаэля, исстари ставшего божеством, Пантеоном, кто и для самого великого мастера был (седой древностью, перед храмом, рядком с которым и вполне современные конные карабинеры в черных с лиловым подбоем плащах кажутся памятниками?
А к тому идет, более всего Город на семи холмах открывается в потрясающем фильме «Fеllini- Roma», идеже город показан через время и пространство, насквозь судьбу человека и судьбы людей (посмотрите, благо сможете, эту картину ранее поездкой).
Но осно ваш Рим — поверьте — в экий-то «внезапности», о которой отставной козы барабанщик еще не знает, каковой вы вовсе маловыгодный ждете. И которая заставит вы подумать о том, что-нибудь слова «вечный городец» — отнюдь невыгодный банальная метафора, а самая ядро Рима, где о времени в такой степени легко забыть, и идеже недвижные стрелки часов ни на лепту не кажутся случайностью.
